Актриса Анастасия Вертинская: «Эрогенная зона еды - у нас в детстве»

Любимая актриса рассказывает о папиных бутербродах, о внуках, о закупках на рынке и о том, как она накормит москвичей пельменями
Гастрономические таланты Анастасии Вертинской, которым она нашла применение в ресторанах своего сына Степана Михалкова, не позволяют, однако, забыть о ее первой профессии. И хотя беседа состоялась сразу после открытия нового заведения Степана - булочной "Хлеб & Co" на Тверской, обозреватель "Недели" Ирина Мак говорила с актрисой не только о еде.
Ирина Мак:  Я уже успела попробовать ваши чечевичные котлетки (в новой булочной, помимо хлебного прилавка, есть и кулинария, где представлены деликатесы из меню Вертинской).
Анастасия Вертинская:  В "Вертинском" они тоже есть. И в кафе "Сибирский экспресс", в постном меню.
Ирина Мак:  В "Вертинском" же изначально предполагалась китайская еда?
Анастасия Вертинская:  У Степы всегда изначально что-то предполагается, а потом он звонит мне: "Мама, сделай что-нибудь свое". В результате в одном ресторане я сделала грузинскую линию, в другом - русскую. Я знаю хорошо и то, и другое: бабушка моя, мамина мама, - сибирячка. Отец ее был крупный железнодорожник, они поехали в Китай строить КВЖД, и там их застала японская оккупация. Бабушка потрясающе владела сибирской кухней, а выйдя замуж за грузина, обучилась грузинской.
Ирина Мак:  Это же не так просто.
Анастасия Вертинская:  Очевидно, дедушка знал толк в рецептуре. А так как они жили в Китае, она владела еще и китайской кухней. И Наталья Петровна Кончаловская, мама Никиты Михалкова, была превосходной кулинаркой: любила русскую кухню и французскую знала. В советское время, правда, французские блюда не из чего было готовить, но у нее были друзья. Был, например, такой Алекс Москович, который привез ей из Парижа электрическую брауновскую мясорубку: она молола мясо в нескольких режимах - крупный, мелкий...
Ирина Мак:  В вашем меню есть чудные пельмени с мясом фазана и телячьими мозгами.
Анастасия Вертинская:  Пельмени с фазаном всегда были в русской кухне, достаточно посмотреть меню крупных дореволюционных ресторанов. И сейчас в Москве дичь очень популярна.
Ирина Мак:  А потроха?
Анастасия Вертинская:  С потрохами хуже. В Европе потроха невероятно уважают, французская сосиска андуйет из потрохов - вкуснейшая еда, я в Париже всегда ее заказываю. А у нас потроха считают мясом второго сорта. Притом что телячьи мозги в наших пельменях, - нежнейшая часть господина теленка.
"Счастье с кулинарной тещей"
Ирина Мак:  Вы всегда казались мне человеком независимым, что вообще неожиданно для актера. Каково вам теперь зависеть от покупательского спроса, от маркетинга?
Анастасия Вертинская:  В театре ты зависишь от публики - ей нужно понравиться. А в ресторане мне важно знать рейтинги блюд, не только чтобы понимать, что покупают, а что нет, - но для анализа психологии покупателя. Я думаю, у нас эрогенная зона еды где-то в детстве находится. Когда мы испытываем ностальгию по еде или получаем от нее наслаждение, это совпадает с тем, что мы ели в детстве.
Когда вы голодны, вы же не говорите: "Хорошо бы съесть ризотто с чернилами кальмара!" Вы говорите: "Сейчас бы мне котлеток". И вот эту еду я начала впервые делать в ресторане "Вертинский". Конечно, это не совсем еда из детства. Но ведь во многих советских семьях хранили сложные рецепты, от чего и возникло то, что мы сегодня называем домашней едой. Нашим бабушкам и мамам приходилось изощряться, чтобы приготовить что-то путное.
Ирина Мак:  У вас изощрялась бабушка?
Анастасия Вертинская:  Да. Мама не умеет готовить абсолютно. Однажды, когда бабушка заболела, мама решила пожарить мясо и очень расстроилась, потому что не получилось. А папа ей сказал: "Не расстраивайся, Лилечка, я очень люблю мясные сухарики".
Ирина Мак:  Он был требователен к еде?
Анастасия Вертинская:  Он был требователен к еде, но не к жене. У него совпал счастливый брак с кулинарной тещей. Бабушка фанатически обожала мою маму - свою единственную дочь, и поначалу ведь бабушка не давала родителям встречаться: за папой шла молва такого донжуана... А потом он покорил ее обаянием и талантом, бабушка поняла, что опасности большой в нем нет.
Но Александр Николаевич и сам умел готовить. Например, потрясающий салат оливье. Очень красивые бутерброды. Родители рассказывали, как в 1943 году попали в город, где вообще нечего было есть, и к папе пришли студенты. Он очистил луковицу, завернул ее в крахмальную салфетку, как-то стучал ею по столу, катал, потом раскрыл ее, полил маслом, посолил - и все эту луковицу ели, вкуснее не было ничего.
Ирина Мак:  Вы помните, какие огурцы он клал в оливье - маринованные или соленые?
Анастасия Вертинская:  Не помню: когда он умер, мне было 12 лет. И гастрономические отношения у нас были непростые. Я у него из кармана выгребала мелочь, и из школы заходила сначала в кондитерскую на Пушкинской, наедалась конфет, потом в "Консервы", где запивала их томатным соком с солью.
Ирина Мак:  Рядом с той кондитерской, насколько я понимаю, и открылся "Хлеб & Co".
Анастасия Вертинская:  Видимо, да. Когда я приходила домой, то уже не могла ничего есть. Папа сокрушался и спрашивал, не дать ли мне денег, чтобы я поела, мама кричала: "У нее глисты!" Но все было бесполезно. Я не ела.
"В красоте не было моей заслуги"
Ирина Мак:  Только что был юбилей Александра Вертинского - 120 лет со дня рождения...
Анастасия Вертинская:  ... 21 марта. По "Культуре" была передача о нем, а по основным телеканалам - ничего. У нас телевидение увлечено другим. Но у истории свой календарь, она сама вписывает в него имена. И ошибаются те, кто думает, что раз они сейчас на всех каналах, они останутся там навсегда.
Ирина Мак:  Скажите, это тяжкая ответственность - носить такое имя?
Анастасия Вертинская:  Как комплексующий ребенок, я, конечно, долго мучилась. Мне говорили: "Ты дочка Вертинского". И я протестовала внутренне: хотела быть независимой от фамилии. Потом мне говорили: "Какая красивая!". Но в красоте тоже не было моей заслуги. А мне хотелось услышать: "Какая артистка!" Только когда мне это сказали, все встало на свои места.
Ирина Мак:  Вы ушли из театра, успев сыграть в спектаклях Эфроса, услышав все эпитеты, о которых может мечтать актриса...
Анастасия Вертинская:  Началась уже перестройка, совершенно пьянил дух свободы. А я, видимо, генетически предназначена для независимого существования. Ведь "Современник", а впоследствии МХАТ - это была определенная структура. Для прессы, для всех мы назывались единомышленниками, а на самом деле это означало "вы ходите строем, а мы вас будем отбирать". Есть возраст, когда ты хочешь ходить строем, даже сачкуя немножко. Когда понятия не имеешь, как играть роли, которые на тебя свалились, стоишь под общей гребенкой, и тебе комфортно. Но рано или поздно настоящая творческая личность стремится вырваться из жесткой структуры. У меня это произошло очень нескоро... Помню, я уже сыграла в "Алых парусах", "Человеке-амфибии" и "Гамлете", и в Британии мне дали премию как лучшей Офелии, когда в "Современнике" меня поставили в массовку на два года. Я была счастлива. Выходила в "Голом короле" в лосинах, нас было шесть или семь девочек, и мы пели:
"Дух военный не ослаб,
Ум-па-па-рару-рару,
Нет солдат сильнее баб,
Ум-па-па-рару-рару".
На сцене появлялся король, которого блистательно играл Евгений Евстигнеев, а по залу проносилось: "Вертинская, Вертинская". И меня сняли, потому что Евстигнеев сказал: "Мне мешает"...
Ирина Мак:  Среди ваших ролей в "Современнике" я очень люблю Оливию в "Двенадцатой ночи".
Анастасия Вертинская:  И я ее люблю. Знаете, за четыре года обучения в Щукинском училище я не сыграла ни одной героини. Мне все время ставили то "3", то "4" по мастерству - хотя диплом с отличием: педагоги наказывали за то, что я никак не хочу сыграть героиню. То я играла коммунальщицу, которая соседям в еду соль подсыпает, то какую-то идиотку. Даже хотели вызвать на...
Ирина Мак:  ... заседание комитета комсомола?
Анастасия Вертинская:  Да, чтобы объяснить, какая я дура. Но меня тянуло на характерные роли. И я была счастлива, когда мне дали роль Оливии. Спектакль ставил английский режиссер Питер Джеймс, у него были длинные волосы и большой живот, и единственные, кого он любил показывать сам, - это бабы. Бежал, расставив свои ручки, волосы развевались - мы умирали от смеха.
Ирина Мак:  Уйдя из театра, вы уехали преподавать. Кажется, в Оксфорд.
Анастасия Вертинская:  Оксфорд, Швейцария, Франция...
Ирина Мак:  Это было классно - преподавать?
Анастасия Вертинская:  Классно было все. Вырваться из-под ига главного режиссера и всей рабской системы. Мне нравилось все, начиная с момента упаковки чемодана... И преподавать - да, интересно. Но постоянно жить, отдавая себя воспитанию студентов, - для этого надо быть человеком другого типа. Сначала увлекало, потом надоело. Хотя обучение актерскому мастерству в Европе совсем не то же, что у нас. Эти группы студентов складываются из тех, за кого мама с папой платят, и других, актеров по призванию, которые грузят ящики ночами ради того, чтобы Чехова получить из русских рук. А комедию дель арте - из итальянских.
Ирина Мак:  Вы не захотели продолжить преподавательский опыт в России?
Анастасия Вертинская:  Тут как раз Степан стал развивать ресторанный бизнес, появилось трое внуков... Вот в эту пятницу мчусь на дачу - потому что там они. Старшая девочка, конечно, уже взрослая.
Ирина Мак:  Александра?
Анастасия Вертинская:  Да, ей семнадцать, и ей уже не до меня. Но общение с младшими, двумя пацанами - Пете семь, а Васе десять, - для меня наслаждение больше, чем для них.
Ирина Мак:  Вы много занимались Степаном, пока он был маленький?
Анастасия Вертинская:  Много, но я и много тогда работала. И те редкие няни, которые появлялись, - сами знаете, какие с ними проблемы. Поэтому Степа был у меня такой перекидной: когда я спектакль играла, он был за кулисами или с Юрой Богатыревым или приходила "няня" - Антон Табаков.
Ирина Мак:  Саша не собирается в актрисы?
Анастасия Вертинская:  К счастью, нет. Хочет поступить в МГУ, на исторический факультет. Смотрю на нее как на экзотическую птицу, залетевшую в нашу семью. У нас в семье никто учиться не хотел, начиная с моего папы.
"Жертвоприношение меня достало"
Ирина Мак:  Вам нравится работать с сыном?
Анастасия Вертинская:  Очень, еще и потому, что я так отдыхаю. У меня есть два состояния, когда я отдыхаю и когда ни о чем не думаю. Первое - когда готовлю, и второе - когда сижу в Париже в кафе на улице, с тупым выражением лица... Идет какая-нибудь француженка, я провожаю ее взглядом. Это состояние нирваны, блаженства ума. При этом готовка - творческая вещь. Единственное "но": я не могу четко фиксировать в граммах. Работаю вместе с нашим шеф-поваром Татьяной Старостиной: она меня хватает за руку и все взвешивает.
Ирина Мак:  В вашей кулинарии можно купить не только пельмени и котлетки, но супы, и рыбное суфле и даже мильфеи...
Анастасия Вертинская:  Я объясню, откуда мильфей. Я во Франции живу рядом с рю Пасси, на которой есть маленькая boulangerie, где выпекается хлеб и продают эти мильфеи. Я пришла к ее владельцу и спросила разрешения поучиться. Он, к моему удивлению, с удовольствием согласился. А кухня в подвале, готовится все и ночью - чтобы с утра была свежая выпечка. И он спросил: "Во сколько придешь?" - "А во сколько надо?" - "Не рано, в шесть утра". Я пришла не рано, в шесть утра, и обучалась искусству приготовления мильфеев, заливных, рулетиков. Многое пока в наше меню не включила. Например, мильфей со спаржей или с сердцем артишока.
Ирина Мак:  У нас это слишком дорого?
Анастасия Вертинская:  Очень! А там артишоки - как трава.
Ирина Мак:  Вы сами решаете, где брать продукты?
Анастасия Вертинская:  Да. Я большая поклонница Дорогомиловского рынка. И Усачевского. На Дорогомиловском, например, нет такой рыбы, которая называется палия, а на Усачевском она есть, и холодного копчения, и горячего. Безумно вкусно! Зато на Дорогомиловском отличная баранина. А специи для грузинской кухни исчезли - сейчас там нет грузин. На днях была - на месте грузина стоит узбек, который все напутал и насыпал мне каких-то сушеных томатов.
Ирина Мак:  Знаю, что иногда вы готовите не только для ресторанов сына.
Анастасия Вертинская:  Да, совсем недавно на Олимпиаде в Пекине - меня Михаил Куснирович (глава "Боско ди Чилледжи", организатор "Русского дома" на Олимпийских играх. - "Неделя") попросил заняться русской кухней. Я полетела в Пекин, где никогда не была, с нашим шеф-поваром. И провела там месяц. В восемь утра за мной заезжал шофер, мы отправлялись на рынок, где все уже нас знали, и закупали грузовики еды. Приезжая с рынка, я надевала рабочий костюм, фартук и делала всю черную работу. И это было весело. Ели как дети, с ума сходили от пельменей.
Ирина Мак:  Я бы на их месте сошла с ума от того, кто для меня готовит.
Анастасия Вертинская:  И еще знаете, что гениально у Куснировича? Он, говорят, сам был в молодости пионервожатым и теперь всех одел в спортивную форму "Боско", никаких социальных различий. Мы каждое утро поднимали флаг - и радовались как дети.
Ирина Мак:  Я не догадывалась, что гастрономия для вас - это так серьезно.
Анастасия Вертинская:  Вы меня просто недооценивали: я всегда была кулинаркой.
Ирина Мак:  Не публичной.
Анастасия Вертинская:  Не публичной, но вообще я человек очень активный. И когда случилась у нас история с "гибелью" кинематографа, я поняла: надо что-то решать. А работа в театре тяжела еще тем, что у тебя существует своя жизнь, а театр едет на гастроли, и надо этой жизнью пожертвовать. До какого-то момента я была фанатом, несла на алтарь искусства все. А потом меня это жертвоприношение достало. Я заорала, как дядя Ваня: "Я не жил, не жил!" Мне, правда, никто не ответил: "Помилуй, голубчик, кто ж тебя просил?" Я себе это сказала сама. В конце концов, всего, что я сделала в театре, - достаточно...
Ирина Мак:  ...чтобы иметь безупречную репутацию актрисы. Но так рано уйти со сцены...
Анастасия Вертинская:  Лучше рано, чем поздно. Зачем цепляться за роли? Я с удовольствием сыграю старух, хочу сыграть Пиковую даму, но это не уйдет. А играть то, что предлагают, - не могу себе позволить. И я счастлива, что мне нашлось новое применение. Актеру заниматься бизнесом очень сложно.
Ирина Мак:  Но у вас получилось.
Анастасия Вертинская:  Я человек очень структурированный. Все должна проанализировать. И у меня бывают ошибки. Но я их умею признавать.
Справка "Недели"
Анастасия Вертинская родилась в Москве в семье великого Александра Вертинского и его жены, актрисы и художницы Лидии Вертинской.
Знаменитой Анастасия стала еще учась в школе, после выхода на экраны "Алых парусов" и "Человека-амфибии".
В Британии была признана лучшей Офелией ("Гамлет", 1964).
Играла Кити в "Анне Карениной", маленькую княгиню Болконскую в "Войне и мире", Мону в "Безымянной звезде", Маргариту в "Мастере и Маргарите".
На сцене театра "Современник", куда Анастасия Вертинская попала в 1967-м после Театрального училища им. Щукина, она была Оливией в "Двенадцатой ночи" и Раневской в "Вишневом саде". Во МХАТе - Ниной Заречной в "Чайке", Еленой Андреевной в "Дяде Ване" и Эльмирой в "Тартюфе" в постановке Анатолия Эфроса, у которого позже играла Просперо и Ариэля в "Буре" Шекспира.
В спектакле "Имаго", поставленном в 2003-м по мотивам "Пигмалиона", сыграла Элизу Дулиттл.

29014